По окончании недельки отзывов я под вдохновением от всего прекрасного перечитанного пожаловалась Атте, что хочу фест – а буквально через пару дней вдруг рррррраз! и объявили фест Люблю этот фандом И котиков-оргов – отдельно!
Правда, данный фик, честно говоря, был написан еще до феста и совершенно случайно-спонтанно. Просто мы что-то обсуждали с Аттей… или я что-то где-то прочитала… но, в общем, меня внезапно рандомно осенило мыслью, что я хочу историю про то, как Е Сю собирал со всех дань XDD После чего я завалила Аттю в чатик отдельными цитатами, натыкала на телефоне почти целиком всю вступительную часть про жрецов и прочих, а потом на следующий день за один присест дописала все остальное.
Зато это чуть ли не первый случай, когда я написала фик не в дэдлайн! Правда, это не помешало мне его в дэдлайн прислать, потому что я долго сомневалась, стоит ли и подойдет ли он под тему феста…
Хотела еще дописать маленький бонусный эпиложек, но забыла перед отправкой. Поэтому здесь теперь выкладываю слегка дополненную версию))
Название: Сказка про чудище иноземное и красу несравненную
Автор: Донна Дункан
Бета: Аттян
Пейринг/персонажи: Е Сю/Сюй Боюань, фоновые Хуан Шаотянь/Юй Вэньчжоу и Лян Ичунь/Вэй Чэнь
Тип: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: сказка, романс
Размер: 4662 слова
Саммари: В княжестве Синего дождя новая напасть — вернее, возвращение старой: поселилось на важном торговом перевале чудище иноземное-безобразное и дань себе требует непомерную!
Дисклеймер: © Butterfly Blue
Предупреждения: фэнтези!AU
Примечание: Косвенно под вдохновением от комикса «Энциклопедия Славы» — пользуясь случаем, сердец артеру
Весть о том, что на Северном перевале снова завелось чудище, домчалась до столицы княжества в тот же день. Еще бы нет! Перевал этот был основным торговым трактом через горы, позволявшим значительно сократить путь, не заезжая при этом на территорию соседней (и неблагонадежной) Маленькой травы, так что ценили его высоко и ездили там часто.
Но главное — чудище это уже видели в княжестве Синего дождя, ровно три года назад. И большинству местных жителей, да и их соседям тоже, оно до сих пор являлось в ночных кошмарах, как кара небесная и воздаяние кармическое за что-то из прошлых жизней.
Было оно огромно, чешуйчато и зубасто. С жуткими черными когтями, похожими на наконечники копий, с клочковатой шерстью вдоль хребта и иглами-шипами на хвосте. Длинные усы его кроваво-алыми лентами плескались на ветру, огромные жадные глаза горели рыжим пламенем, а некоторые очевидцы поговаривали, что видели даже щупальца, то ли на спине, то ли на животе. А еще — два огромных крыла. В этом самом по себе ничего странного не было, тем более для чудища, вот только одно крыло описывали пернатым, а другое — кожистым, как у летучей мыши.
Словом, выглядело чудище так, словно собрало в себе все самое жуткое и нелепое от минимум десятка разных чудовищ сразу.
Но что самое страшное — оно умело говорить. И не стеснялось это делать, совершенно бесстыдно требуя у всех, кого увидит на «своем» перевале, дань, почти неподъемную и для каждого особую. С бедного крестьянина могло взять только чашку риса, но зато с купца требовало минимум четвертую часть всего товара, а если тот начинал юлить и прибедняться — то и целую половину. Солдат, отправленных на бой с ним, оставляло без оружия, философов, желавших его переубедить своей мудростью, без нефритовых амулетов и бород. И даже у маленьких местных детишек не стыдилось забирать сладости! Правда, взамен вроде бы дарило свои радужные чешуйки.
Три года назад оно вело себя точно так же, только не сидело на одном месте, а коварно налетало на несколько соседних княжеств по очереди. После чего в один без сомнения прекрасный день просто загадочным образом пропало, примерно тогда же, когда начались междоусобные войны княжества Великолепной эры с вновь зародившимся княжеством Счастья. Люди облегченно вздохнули и понадеялись, что чудище зарубил какой-нибудь доблестный странствующий рыцарь…
Ан нет. Вернулось, еще более наглое и жадное, чем прежде.
Причем совершенно непонятно было, почему на сей раз оно выбрало именно земли Синего дождя, никогда с ним особо не конфликтовавшего. Ну... не больше остальных. А то и меньше. Да нет, точно меньше!
Соседние княжества откровенно злорадствовали — кто тихо, а кто и не очень. Местные жители вздыхали и плакались князю. Князь тоже вздыхал, тяжело и устало, и наконец, решившись, отправил к чудищу целую делегацию послов. На всякий случай — с дарами, чтоб оно официальных гостей как минимум сначала выслушало, а не съело сразу (правда, привычки питаться людьми за ним раньше не водилось — но мало ли что могло измениться за целых три года?).
Дары чудище приняло вполне благосклонно, утащило все к себе под брюхо, довольной кляксой расползлось сверху и насмешливо уставилось на ошеломленных послов, выжидая. Те предприняли не самую успешную попытку спрятаться друг за друга, потом, очевидно, вспомнили, что должны постоять за честь и свободу родного княжества. Переглянулись и дружно расправили плечи.
— Чего же ты хочешь от Синего дождя, о чудище иноземное?! — прямо спросили они и заранее приготовились ужаснуться.
И не ошиблись.
Потому что чудище довольно прижмурилось, раззявило в улыбке зубастую пасть и молвило:
— Есть в ваших землях одна краса несравненная. Вот ее хочу себе в жертву. И чтоб сама ко мне пришла! Тогда улечу с перевала и оставлю ваше княжество в покое.
«До поры до времени» осталось непроизнесенным, но прозвучало очень отчетливо.
Однако что было делать несчастным послам? Пришлось возвращаться в столицу с шокирующими вестями.
Разумеется, первым, о ком все подумали, услышав такое невероятное и еретическое требование, стал верховный жрец. Ибо был он станом тонок, нравом мягок, магией могуч, а белокожим нежным ликом сравним с чарующим диском полной луны в ночь летнего солнцестояния (если верить придворным поэтам и пьяным песням главнокомандующего под окном ночью после каждого второго бала). Но не успел он сделать и шага из своих прихрамовых покоев, чтобы проследовать на аудиенцию к князю, как его буквально смел с ног вышеупомянутый главнокомандующий и захлопнул за ними двери. Сквозь ажурные створки еще долго доносился его громкий голос, который очень выразительно вещал, как именно и каким оружием главнокомандующий срочно-немедленно-сию минуту нашинкует чудище-покусителя, чтоб не зарился на чужую красу и вообще поменьше воровал уже, старый хитрый гад, вредно в его возрасте, летел бы своей дорогой, а жрецы тут все чужие, нет, в смысле, не для главнокомандующего чужие, для него очень даже свои и вообще, можно сказать, родные, поэтому всяким пришлым рептилиям тут точно не место, пусть не сравнивает всякое несравненное там у себя, а хотя не успеет, потому что главнокомандующий срочно-немедленно-сию минуту его нашинкует и пустит на воротник для жреца, или нет, хочешь плащ, или давай я поймаю для этого другое чудище, помоложе, а еще!..
Князь, прекрасно слышавший все из окна своих собственных покоев, тяжело вздохнул, глотнул вина, потер лоб и пришел к выводу, что в одиночку тут решение не примешь.
Тогда на срочно созванном по такому чрезвычайному поводу государственном совете произошло неожиданное. Дождавшись паузы в горячих спорах, давно вышедший в отставку (и недавно вернувшийся домой) прежний верховный жрец шагнул вперед, ничуть не смутившись настороженных и удивленных взглядов, почесал волосатую грудь под ханьфу, пыхнул трубкой и с ленивой самоотверженностью проронил:
— Ну, давайте, что ли, я пойду. Ясно ведь, что речь обо мне. О ком же еще?
В повисшей в тронном зале тишине один из самых доверенных княжеских генералов по прозванию Изменчивая весна подошел к нему, зловеще лязгая доспехами, молча ухватил за воротник ханьфу и так же молча оттащил назад. Но было в его весомом молчании (по легендам, присущем только диким берсеркам из северных морей) столько всего, что никто не рискнул произнести ни слова, даже сам прежний верховный жрец, который сначала лишь удивленно похлопал глазами, а потом медленно и как-то не очень прилично улыбнулся, покачивая зажатой в зубах трубкой.
Но в этот момент тишину все же нарушил гостивший на родине рыцарь Фан Руй. Он раскинул руки в стороны и дружелюбно воскликнул:
— Да ладно тебе, старший, любому ясно, что несравненная в тебе только наглость! За красой чудищу надо было заглянуть лет так двадцать назад, — тут он наткнулся на очень внимательный взгляд генерала Весны (чей нрав в некоторых вопросах был так же изменчив, как и его имя), запнулся и торопливо перескочил на следующую мысль: — Очевидно же, что чудищу нужна юная кровь! И юная краса! Блистательная и скромная, как ваш покорный слуга!
Его спутник, отставной рыцарь соседнего государства по имени Линь Цзинъян, только смиренно вздохнул.
А действующий верховный жрец с мягкой улыбкой напомнил, что Фан Руй уже несколько лет служит другому государству, так что распоряжаться его жизнью и красой Синий дождь не в праве, и предложение вежливо отклонил. Только самые близкие (и близко стоявшие) могли заметить, как у него нервно подергивался уголок глаза, того, который с татуировкой.
Так и не порешили ничего в итоге на совете том, отложили до следующего.
Понятное дело, что, во избежание народных волнений, объявлять во всеуслышание о возникшей проблеме выбора не стали. Но простой люд, как это обычно бывает, все равно как-то все прознал и зашептался, засплетничал по рынкам да кабакам. Достало всех уже чудище нахальное, спасу от него никакого! Так что, может, и не такую уж большую жертву оно себе требует, за всеобщее-то спокойствие? Жалко, конечно, красу неведомую, но что ж поделаешь…
А потом люди задумались, даже заспорили: а какая именно краса может считаться «несравненной» в мыслях чудища? Может, у него и о красе представления какие-то свои, чудовищные? И надо тогда не красоток городских и деревенских перебирать, предлагая им совершить благородный подвиг во имя родины, а наоборот кикимору какую отыскать? Или вообще чучело огородное сойдет, магией оживленное?
Но смельчаков проверить эти теории на практике все что-то не находилось.
В это-то время, смутное и для княжества тревожное, загадок неразрешимых (и возросших налогов из-за проблем с торговлей через Северный перевал) полное, и вернулся наконец в Синий дождь из паломничества по храмам дальним вместе с приемным сыном главнокомандующего некий Сюй Боюань, приближенный лейтенант генерала Изменчивой весны, на службе известный под именами Синий мост весеннего снега и Лазурный поток.
Здесь-то и начинается наша история — как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Пора делать.
* * *
Ужасающие новости Боюань узнал непосредственно от Весны, сразу по приезду. И молча закрыл лицо ладонями, не в силах поверить, что подобное правда происходит на самом деле в его мирном родном княжестве. Что эта ожившая странная сказка — не чья-то дурацкая шутка (хотя в том, что чудище не шутило, никто уже не сомневался). Весна только ободряюще похлопал его по плечу и удалился по своим делам, оставив на растерзание придворным зубоскалам, по совместительству — главным экспертам-лейтенантам гвардии.
— А что, кстати, если что, Мост у нас сойдет за красу, очень даже! — хохотнул Холодные сумерки. — На рынок с ним пойти нельзя спокойно — все девушки заглядываются, а нас безжалостно игнорируют!
— Вот-вот, есть ли в этом мире справедливость? — с готовностью поддержал Летящий мазок кисти.
— Красота требует жертв! — назидательно поднял указательный палец Рассветный лед. — Или красоту требуют в жертву? Так что можем послать его, вдруг чудищу сгодится!
Лейтенанты продолжали веселиться, по своему обыкновению таким странным образом демонстрируя, что соскучились. И даже верный сержант Привязанная лодка, обычно спокойный и вежливый, не сдержался и тоже добавил:
— Вряд ли Моста можно назвать прямо несравненным. Но главное в другом: откуда мы знаем, что именно чудище собирается делать со своей жертвой? Хорошо еще, если просто съесть.
Остальные дружно замолчали. Потом вмиг посерьезневший Летящий мазок кисти произнес:
— Мост, ты у нас парень горячий, так что не принимай никаких поспешных решений, ладно?
— Да, давайте лучше без этого всего, завтра просто поедем и вызовем чудище на честный ратный бой! — поддержал Холодные сумерки.
— И падем смертью храбрых, — со вздохом подытожил Рассветный лед.
После этого они дружно отправились в таверну, дабы отпраздновать возвращение друга и обсудить все новости. Но Боюань от предложения присоединиться отказался, сославшись на усталость после долгой дороги (и еще более долгих недель в компании весьма эмоционального ребенка), и удалился к себе в покои. Только для того, чтобы переодеться в темный плащ, взять любимый меч и тайком вывести коня с княжеских конюшен. И устремиться на север, к острым горным шпилям.
Сердце его билось в груди быстро и тревожно, подгоняемое жаром ярости и непоколебимой верой, что он обязан спасти свой дом от незаслуженной напасти. Потому что он и только он может сейчас это сделать.
И так торопил он своего коня, что уже к утру был у предгорий, выжженных колдовским пламенем в одну из прежних стычек с рыцарями Маленькой травы. Там коня пришлось оставить и продолжить путь пешком, потому что дорогу перегораживали две сломанные телеги.
С первыми рассветными лучами, расцветившими простые серые скалы в романтично-розовый и нежно-золотистый, Боюань поднялся на перевал, усеянный обрывками ткани, черепками разбитой посуды и одинокими сломанными стрелами. Прямо на обочине было воткнуто древко от копья, на которое кто-то прибил табличку с рукописным и не очень грамотным, но зато искренним предупреждением: «Астарожна! Чудище дикое и апасное, адна штука!» Кругом было подозрительно тихо и спокойно. Из-за угловатого обломка скалы торчал длинный алый ус.
Боюань внимательно огляделся по сторонам, поежился от холодного порыва ветра и, остановившись шагов за десять от пика перевала, упер меч в ножнах в землю, сцепив пальцы на рукояти. Внутри волнение плескалось вперемешку с возмущением, восторгом и злостью.
Ждать пришлось недолго — уже через пару минут местный самозваный хозяин соизволил выползти из засады.
Чудище, как и рассказывали люди, оказалось с виду весьма чудовищным. Хотя и не то чтобы противным. Скорее, очень странным и непривычным взору. Правда, щупалец, которые ему приписывали некоторые особо впечатлительные очевидцы, Боюань лично не заметил, но спрашивать поостерегся. С этого ведь станется их еще... того... отрастить. Специально.
Три года назад чудище он видел только издали, хотя натерпелся от его выходок немало, как и все тогда.
А теперь… Что предстояло теперь?
Чудище остановилось неподалеку, словно позволяя себя как следует разглядеть в солнечных лучах. И само с интересом посмотрело на Боюаня одним глазом. Потом повернуло голову, гибко изогнув длинную шею, чтобы внимательно изучить и вторым тоже. На мгновение во лбу мигнул третий глаз, кроваво-алый, но быстро заснул обратно. Наконец чудище выпрямилось, взглянуло обоими основными глазами сразу и пошевелило усами, обнажая зубастую ухмылку. И довольно протянуло:
— Оооо. Вижу, красу мне подобрали и правда несравненную. Кожа как лепесток белого лотоса, глаза — зеленый нефрит, волосы — лунное серебро. Постарались, не обманули. Похоже, придется отказаться от прощального проклятья… Какая жалость, а я ведь такое интересное придумал, еще много веков бы все помнили!
Голос у него был неожиданно мягкий, томно-ленивый и ужасно раздражающий своей интонацией. А зубы — острые и блестящие, каждый размером с человеческий палец, а то и длиннее.
Боюань упрямо насупился и стиснул челюсти, пытаясь задавить инстинктивную вспышку гнева. Покрепче перехватил рукоять меча, борясь с собой — очень уж хотелось в ответ съездить ножнами по чешуйчатой морде!
Он был рыцарем и отступать не привык, даже перед чудищами. Особенно перед чудищами! Тем более когда они еще и издеваются!
Но Боюань все-таки сдержался — Весна бы им гордился, — прикрепил меч с ножнами обратно на пояс, чтобы не было искушения, и с тщательно отрепетированной холодной вежливостью спросил:
— Что тебе нужно от меня, о чудище иноземное? Что могу я сделать для тебя, чтобы ты оставило княжество наше в мире и покое?
Чудище удивленно мигнуло, словно ожидало от него какой-то иной реакции. Потом хмыкнуло, демонстративно хлопнуло крыльями (они и правда были разными) и приблизилось плавно и медленно, перебирая крупными, зловеще когтистыми лапами. Кажется, их у него было пять.
Остановилось всего в шаге от Боюаня, наклонило голову и обдало теплым дыханием, пахшим солью и порохом. Потом шумно принюхалось, осторожно попробовало воздух на вкус кончиком раздвоенного языка (чуть не мазнув им по щеке Боюаня) и внезапно выдало:
— Настигло меня несправедливое проклятье, заключив в облик сей безобразный. И нет мне ныне покоя ни ночью, ни днем!
Оно вздохнуло всем телом — по шкуре словно прошла волна — и уныло опустило веерообразные уши, всем своим видом выражая немыслимую печаль.
Теперь уже настала очередь Боюаня изумленно моргать, глядя в бесстыжие рыже-золотые глаза с янтарными крапинками. Злость внутри от подобного заявления даже как-то застыла, сменившись неверием.
— И расколдовать меня теперь сможет только бескорыстный поцелуй несравненной красы, столь же невинной, сколь и прекрасной! — торжественно объявило чудище и томно прикрыло веки. После приоткрыло один глаз, чтобы проверить реакцию Боюаня, еще раз тяжко вздохнуло и снова прижмурилось.
Улегшаяся было злость опять полыхнула где-то в груди, так сильно, что в щеки жаром бросило, Боюань аж кулаки до боли стиснул, чтобы сдержаться и не выпалить вслух что-нибудь не то.
А потом медленно выдохнул и разжал пальцы. Покосился на самодовольно выжидавшее ответа чудище. Облизнул пересохшие губы и все же решился.
Стоило попробовать.
— А если краса не совсем, — Боюань запнулся, замялся, отвел взгляд, с преувеличенным интересом разглядывая кончики устрашающих черных когтей, и наконец продолжил: — Ну, не совсем невинная?
Секунда. Другая. Одинокий крик заблудившейся чайки где-то над перевалом.
Чудище застыло. Потом подобралось темным грозовым облаком, разбухло буквально на глазах, утробно загудело боевым колоколом. Зашарило взглядом по окрестным кустам, словно в поисках тех, кто дерзнул покуситься на красу до него, и спросило, очень тихо и очень мягко:
— В смысле?
Реакция была прекрасна. И именно такая, какую Боюань ожидал. Но все равно пробрало нервной дрожью от невольного страха под таким горящим взглядом. От всей этой дикой звериной ярости, едва сдерживаемой, которая обдала его, лизнула с ног до головы, словно открытое магическое пламя.
Изо всех сил стараясь не поддаться — ни этой цепенящей дрожи, ни рвущемуся откуда-то из самого центра груди нервному триумфальному смеху, — Боюань перевел взгляд на вздувшееся куполом кожистое крыло, стыдливо ковырнул носком сапога землю и спрятал против воли покрасневшие щеки за выбившимися из хвоста волосами:
— Ну... был один рыцарь... Из чужих земель…
Гудение сменилось низким глухим рыком, чудище клацнуло зубами, едва не капнув слюной на Боюаня, и требовательно рявкнуло, всем собой демонстрируя, что жаждет немедленной мести:
— Какой еще рыцарь?! Кто успел и посмел?!
Боюань, как зачарованный, смотрел на него во все глаза, не в силах до конца поверить своим собственным подозрениям. И такой неожиданной вспышке, настолько сильной и яркой, но под всем этим гневом — почти испуганной.
А потом цепко ухватил за длинные алые усы, притянул к себе большую чешуйчатую голову и, обмирая изнутри от ужаса и собственной безрассудной смелости, чмокнул в кожистый нос, чуть шершавый и на удивление теплый. И выдохнул, глядя прямо в изумленные хищно-рыжие глаза:
— Это был ты, невыносимый ты боже.
Почти целую минуту он наслаждался непривычно ошеломленным выражением жуткой морды прямо перед своим носом, потом не выдержал и все-таки засмеялся, ощущая, как внутри расправляет крылья тщательно запрятанное, но никуда не девшееся чувство.
Чудище, даже не пытаясь высвободиться, наконец моргнуло, негромко фыркнуло и устремило на него почти несчастный, просительный взгляд:
— Но я же... как бы... ничего такого не успел...
Боюань не сразу сообразил, что речь по-прежнему идет о «невинности» красы, почувствовал, как щеки снова разгораются жаром, но все равно нахмурился и припечатал:
— Вот поэтому тебе и полезно немного понервничать! И вообще, что ты тут опять учудил с перевалом?!
Чудище без какого-либо раскаянья в выражении морды скосило взгляд на валявшиеся вокруг черепки разбитой посуды и сломанные стрелы и очень знакомо улыбнулось:
— Ну я же обещал, что вернусь, малыш Поток.
От такого привычного, не забытого за все прошедшее время обращения еще раз пробрало дрожью, идущей откуда-то изнутри.
Но Боюань усилием воли заставил себя не поддаться и вместо этого выразительно хмыкнул, несильно подергав за длинные усы:
— Обещанного три года ждут, да?
— Да ладно, всего-то два прошло! — небрежно заявило чудище. Потом все-таки притворилось, что совесть у него есть, и виновато пожало плечами: — Ну. С половиной. Надо было на родину слетать, порядок навести, власть неблагонадежную свергнуть.
Боюань задумчиво прикусил щеку изнутри, внимательно глядя на него и все еще не в силах до конца поверить. Что это все по-настоящему, что он не спит и не попал в ловушку чьего-то коварного морока (всегда уместное опасение по соседству с ведьмами из Маленькой травы).
Три года назад одновременно с появлением загадочного чудища в их земли пришел не менее загадочный Мрачный лорд, вольный рыцарь-наемник без хозяина и родины, который потом оказался легендарным Е Сю, изгнанным величайшим колдуном княжества Великолепной эры. Как выяснилось еще позже — изгнанным несправедливо и безвинно.
Причем колдуном он был настолько величайшим и прославленным, что при жизни заслужил титул бога.
Посему неудивительно, что, когда это всего выяснилось, в его вновь сформированный отряд дружно потянулись шпионы. И Боюань тогда тоже замаскировался простенькой иллюзией и направился в стан непредсказуемого врага, как и многие другие из остальных стран. Но их раскрыли как-то очень быстро, а Боюань… продержался. Надеялся не привлекать к себе внимания, помогал в меру сил — и как-то неожиданно втянулся в процесс. А еще представился сдуру Несравненной красой. Хотел образ себе создать невинный и недалекий, чтоб его не принимали всерьез — ведь так проще было шпионить.
И, кажется, преуспел, себе на голову. Потому что работы на него в итоге свалили чуть ли не больше, чем в родном отряде.
А еще, разумеется, Е Сю его вычислил. Боюань в этом даже не сомневался — слишком часто они до этого сталкивались на поле боя, и как противники, и как союзники. Только нервно ждал, когда и как тот придет его разоблачать — и какую плату за сохранение жизни потребует.
Но, честно говоря, такого исхода даже представить не мог. Что начнет легендарный колдун с поцелуев и предложений перейти к нему в отряд по-настоящему и насовсем.
А потом однажды утром — просто исчезнет, вместе со всеми своими людьми. Не дождавшись положительного ответа.
Боюань вздохнул, отпихнул подальше чешуйчатую морду, которая жарко и щекотно дышала ему в шею, и нахмурился, стряхивая навевавшие тоску воспоминания:
— И что мне теперь с тобой делать?
Чудище медленно мигнуло, ненадолго задумалось и объявило, явно довольное своей идеей:
— Хочешь, давай всем расскажем, что ты меня победил в неравном бою, отважно и самоотверженно?
Боюань нахмурился, сходу отвергая такое предложение:
— Я не люблю врать.
Да еще не хватало ему всяких героических песен и баллад с собой в главной роли! Придворные поэты вон как раз давно без подходящих тем для своего эпического творчества сидят. Да остальные лейтенанты ему после такого совсем жизни спокойной не дадут своим зубоскальством, еще и мелкий приемный сын главнокомандующего радостно подключится! Если не сам главнокомандующий.
Чудище коротко хохотнуло и наклонило голову:
— Но с чего ты взял, что это будет ложью? — доверительно шепнуло оно, а потом без паузы облизнулось и умильно примкнуло веки: — Поцелуешь меня снова, о моя несравнимо прекрасная жертва?
Потом, похоже, заметило что-то в выражении его лица и осторожно отодвинулось, перебирая всеми пятью лапами. И, явно опять насмехаясь, всем своим видом старательно показало, что готово к стратегическому бегству. Боюань инстинктивно потянулся к рукояти меча и прищурился, против воли поддерживая игру:
— Я тебя сейчас догоню и еще раз жертвопринесусь. И потом еще разок.
Чудище в ответ имело наглость издать очередной довольный смешок:
— О. Малыш Поток, я не ожидал, что у тебя такие смелые и откровенные фантазии. В таком случае, я настаиваю на в общей сумме восемнадцати самопожертвованиях! А дальше, так и быть, можем не считать.
Как когда-то — восемнадцать предложений талантливому, но безвестному наемнику вступить в гвардию Синего дождя. Как же Боюань тогда был наивен и во всех смыслах невинен…
Рыжие глаза выжидающе мерцали магическими искрами. Боюань погрозил кулаком. Бесстыдное чудище в ответ высунуло длинный змеиный язык и предложенный кулак горячо и мокро облизало. А потом насмешливо фыркнуло, явно любуясь ошеломленным лицом Боюаня. Тот встряхнулся, возмущенно вытер руку о на удивление мягкую шерсть и вздохнул. Чудище тут же заинтересованно вгляделось ему в лицо и вопросительно пыхнуло облачком пара.
Боюань замер, мысленно приказал себе не краснеть снова и осторожно ткнул указательным пальцем в кожистый нос:
— Не буду я тебя больше такого целовать, обойдешься!
Е Сю негромко рассмеялся, как-то очень легко и свободно, три года назад он так не мог… и наконец перекинулся в человека, развеяв заклятье.
Его лицо было бледным и, возможно, чуточку более усталым, чем раньше… но таким до боли знакомым, что в груди протяжно заныло, потянуло с немыслимой силой вперед — к нему ближе, еще, еще один шаг, прямо в призывно распахнутые руки.
— А такого? — шепнул над ухом чуть хриплый голос, столько раз являвшийся мучить во сне.
Боюань крепко зажмурился, чтобы точно не проснуться, и потянулся за поцелуем.
Настоящим. Полноценным. Привычно знакомым и в то же время — насквозь новым.
Губы Е Сю на вкус были солеными и чуть горькими, но удивительно мягкими и теплыми. Он тихонько выдохнул в ответ, словно наконец расслабляясь, и крепко обхватил Боюаня, притискивая ближе к себе, но не пытаясь перехватить ведущую роль в самом поцелуе. Боюань его мстительно укусил за нижнюю губу — за все и сразу! — потом устыдился и бережно зализал, шире раскрыл рот, с головой погружаясь в ощущения. Было жарко и душно, сердце гулко колотилось прямо в ушах, по телу опять прошла горячая жадная дрожь. Показалось, что на руках Е Сю остались когти — они очень остро чувствовались сквозь плащ на спине, прямо под лопатками, с обратной стороны от того места, где внутри нервно билось сердце. А потом Е Сю стиснул его еще сильнее и скользнул языком в рот, щекотно погладил небо, ошеломил своим вкусом. Дрожь стала сильнее, жар перетек вниз, и Боюань вдруг понял, что совсем забыл дышать.
Усилием воли он заставил себя отстраниться, хотя Е Сю сначала не пустил, прерывисто выдохнул и распахнул глаза. Яркое утреннее солнце полоснуло, как лезвием, но Е Сю в его лучах казался таким чарующе красивым и полным внутренней магии, что Боюань не смел отвести от него взгляд. Прижал ладонь к коже под чужими ключицами, расправил чуть подрагивающие пальцы, вслушиваясь в биение пульса, похожее на далекий рокот, нахмурился и решительно объявил:
— Вообще-то, я мог бы тебя и не ждать.
Не мог. На самом деле, он готов был терпеть и верить, одиноко вглядываясь в горизонт, гораздо дольше. Но не признаваться же в этом наглому чудищу!
Е Сю улыбнулся, как-то незнакомо мягко, и прижался лбом к его лбу.
— Я очень ценю, что ты это все-таки сделал.
В его голосе была такая непривычная искренность и прямолинейность, без обычных шуток и ехидных подначек, что Боюань не выдержал и опустил взгляд, тяжело сглотнул. Е Сю мягко поцеловал его в переносицу, сдвинув челку ладонью, потом выпустил из объятий. Отступил на шаг и с улыбкой обвел себя рукой широким жестом, словно желая что-то подчеркнуть:
— Ты совсем не удивился, что я — это... ну, я.
О нет, поверьте, Боюань очень удивился, узнав по возвращении домой про заведшееся на Северном перевале чудище! Прямо-таки офигел!
Но не от самого факта, а от слишком хорошо знакомой наглости.
Поэтому сейчас просто устало вздохнул и покачал головой:
— Бог Е, вот я даже не знаю: ты себе так льстишь, думая, что тебя можно не узнать — или наоборот себя недооцениваешь.
Е Сю удивленно приоткрыл рот, но быстро оправился и с ухмылкой ткнул пальцем себе за спину:
— Зато смотри, сколько я тебе приданого добыл!
Боюань только сейчас заметил безо всякого разбора и почтения сваленные в груду у подножия скалы заморские товары, серебряную посуду, кувшины с вином, украшения и отрезы дорогих тканей — ту самую «дань», которая собиралась здесь с путников, — и только невероятным усилием воли подавил инстинктивное желание схватиться за голову, неизбежное при общении с этим невозможным чудищем:
— Зачем тебе все это?!
Е Сю с невинным видом пожал плечами и призвал свой зачарованный колдовской зонтик:
— Ну… Счастье — маленькая, развивающаяся страна… Нам все надо! А ценные кадры — особенно!
Один взмах зонтиком — и все награбленное богатство волшебным образом исчезло, перенесшись в хранилище под спицы.
А Е Сю снова шагнул ближе и негромко спросил:
— Ты ведь полетишь со мной?
И, улыбнувшись, заглянул прямо в глаза.
А через них — в душу. В самое нутро, потаенную суть Боюаня.
Туда, где один невыносимый величайший колдун нагло и самовольно прописался еще целых три года назад.
Но при всей огромности и важности этого чувства — Боюань не состоял из одного только него. Внутри жило и дышало одновременно слишком много всего, чтобы дать простой однозначный ответ.
Вереницей лихорадочных картинок замелькали в голове мысли, и Боюань по очереди останавливался на каждой из них.
О доме, который он искренне любил, и о родине, которой он поклялся служить.
О князе, гораздо более близком к своим людям, чем чопорные правители многих других государств.
О верховном жреце и главнокомандующем, а еще о приемном сыне последнего (хотя на самом деле, в тайне, — их обоих), прозванных врагами Проклятье и Меч, но горячо любимых всем Синим дождем.
О лучших друзьях из отряда, вместе с которыми они преодолели не один паломнический поход.
О названом брате Весне и его сложных берсерковых отношениях с прежним верховным жрецом.
О всех тех, кого Боюань давно привык считать своей семьей.
Он с бережным вниманием вспомнил каждого.
И понял, что все равно согласится. Потребует себе возможность возвращаться как минимум раз в два месяца и во всем ориентироваться прежде всего на интересы родного княжества, но — согласится.
Однако наглое чудище иноземное все равно стоило проучить.
Поэтому Боюань выдержал долгую паузу, внимательно следя за тем, как уверенная улыбка Е Сю начинает чуть подрагивать в уголках губ, нахмурил брови и мстительно уточнил:
— Полечу — но только после твоего знакомства с моей родней.
И не сдержал давно рвавшегося наружу смеха, наблюдая, как лицо Е Сю при мысли об этом искажается медленно, но неотвратимо.
Потом, позже, наверняка придется за эту шутку расплатиться сполна, Е Сю своего не упустит, а ехидство и умение ставить других в неловкие ситуации было его особым колдовским даром. Но сейчас Боюань был полон ликования, давно тлевшей в сердце любви и счастья, настолько, что впервые в жизни ощущал себя поистине несравненной красой.
Которая каким-то немыслимым образом умудрилась случайно приручить самое настоящее чудище.
* * *
К обеду в столице княжества Синего дождя воцарился истинный переполох. Но совсем не потому, что прямо во дворец к князю лично заявилось чудище иноземное. И даже не оттого, кем именно на поверку оказалось это самое чудище и кого себе в плен (правда, кажется, добровольный) утащило.
Просто поутру выяснилось, что из своих покоев бесследно пропал юный приемный сын главнокомандующего.
И пока оба верховных жреца, и прежний, и нынешний, призывали разных темных богов и творили запретные заклинания в надежде его отыскать, а главнокомандующий пытался размножиться на восемь теней сразу, чтобы лихо рвануть в погоню по всем сторонам света, у подножия горного перевала остановил своего пони одинокий путник. Спешился, деловито перекусил утащенными с княжеской кухни пирогами, поправил перевязь с одним из любимых мечей главнокомандующего и вгляделся в горизонт.
Юный Лу Ханьвэнь по прозванию Плывущее облако давно с равной силой горел жаждой приключений и желанием доказать, что он уже взрослый и в постоянной опеке не нуждается. И наконец, когда все отвлеклись на внезапное незваное чудище, шанс представился!
Почему все так зациклились на всяких красах, пусть даже несравненных? Вот он лучше пойдет и добудет себе равноправного рыцаря! Правда, что именно полагалось с красой или таким рыцарем делать, он представлял пока смутно, но ничего, разберется на месте. Придя к такому выводу, Ханьвэнь кивнул сам себе, улыбнулся, взял пони под уздцы.
И уверенно переступил границу княжества Маленькой травы.